Игорь Северянин. Фотография из коллекции Нарвского музея

В.М. Круглова

Продолжение. Начало здесь.

Хочу еще рассказать о семье Борман, где любил бывать Северянин. Дача их находилась в пяти километрах от Усть-Наровы в поселке Шмецке (теперь Ауга) на берегу моря, том самом Шмецке, где когда-то жил Лесков. Я хорошо знала эту семью, в тридцать третьем году я провела там лето. Постоянно там жил сын Михаил Петрович со старушкой матерью. Дочери – Нина пианистка и Ирина сестра милосердия – жили в Таллинне. Летом Борман сдавал комнаты с полным пансионом. Приезжали его сестры, среди гостей были пианисты и певцы, в доме было пианино. Бревенчатый дом с балкончиком и открытой террасой, деревянные колонны, которые обвивал дикий виноград, стоял в большом саду, где росли развесистые старые ели. Все Борманы были очень общительны, легки в обращении, любили всякие розыгрыши, устраивали концерты, домашние маскарады. В тридцать третьем году Северянина там не было, но о нем много говорили, что-то не договаривали, читали его стихи. Одно стихотворение было посвящено Ирине Борман.

Вот вспомнила, записала и так явственно переселилась в прошлое, как будто это было вчера.
Вижу солнечный морозный день. По заснеженной Усть-Нарове шагает поэт в своем сером полупальто с потертым воротником и шапке из меха кенгуру. Он легким шагом приближается к нашему дому. Северянин бодр и весел, только землистый цвет лица не гармонирует с его бодростью. Он проходит в кабинет мужа и довольно долго остается там.
Я часто заходила к ним в эти годы. Встречал он меня всегда приветливо, и я долго с ним беседовала. Он говорил мне о поэте Фофанове, с нежностью произносил имя Мирры Лохвицкой. Рассказывал, что она одаренная рано погибшая поэтесса, выйдя замуж, перестала писать стихи. К Брюсову и Блоку относился с большим уважением. Любимыми композиторами были Пуччини, Чайковский, Римский-Корсаков. Любил Бодлера. Из художников выделял Врубеля.
Рассказывал, что, узнав о приезде Бунина в Таллинн, он из Тойла доехал до станции Тапа, там сел в вагон, в котором ехал писатель, и провел с ним в беседе остальной путь до Таллинна.


Северянин писал друзьям в Ленинград, просил помочь эвакуироваться, так как самостоятельно сделать это ему было не под силу. Была ли послана машина, или только обещали и забыли, неизвестно.


Он никогда не вспоминал шумные успехи своих поэзо-концертов, не говорил о родственных связях с Рахманиновым и с А. Колонтай, которую любовно называл Шурочкой. Письма же их хранил, как святыню.

Я была внимательной слушательницей, и он охотно беседовал со мной.
Теперь я открыла в Северянине другого человека. Его манера держаться уже не казалась мне позой. Все в нем было естественно, свойственно ему одному. И гордый поворот головы, и изящество движений даны ему были самой природой. Это мое ощущение подтверждалось, когда я смотрела на его дочь от той «тринадцатой» – Валерию Игоревну Семенову. Ее с матерью вывезла из голодного Петербурга в Тойла мать Северянина Наталья Степановна. Валерию Игоревну я еще помню девушкой-гимназисткой, высокую «тростиночку» с черными локонами по плечам. Она очень походила на отца, но все в ней было мягче и изящней.
Спустя много лет, сидя с ней на пляже в Усть-Нарове, я особенно поразилась ее сходству с поэтом: тот же тембр голоса, те же движения и тот же гордый поворот головы.

Скончалась она сравнительно недавно и погребена в Тойла.
Наступили суровые годы. Время больших перемен. Казалось, к Северянину вернулась молодость. Помню его сияющим от радости, когда он получил письмо из Москвы. Первым вспомнил о нем Корней Иванович Чуковский. Игорь Васильевич почувствовал снова свои корни, которые связывают его с Родиной. Его помнят, о нем не забыли. Было напечатано его стихотворение в журнале «Огонек». Он обращается к Родине со словами: «…Твоему я кланяюсь могучему, солнцесияющему лику». Приехали, чтобы взять интервью у поэта, корреспонденты газеты «Известия», фотокорреспондент В. Темин, фамилию другого я забыла. Остановились они в пансионате «Светлана», и хозяйка гостиницы «Эллерс» привела их к нам, чтобы мой муж показал им дорогу к поэту.

События развивались, а здоровье поэта ухудшалось. Алексей Иванович пригласил на консультацию врачей – Левицкого и Шамардина. Общее заключение: сердечная недостаточность. Северянину трудно ходить, увеличилась отдышка. Теперь я все чаще застаю его сидящим в кресле у окна. Он по-прежнему ни на что не жалуется, но, видимо, мысль о смерти появляется у него довольно часто. Так, он придает какое-то особое значение проходящей мимо его окна девушке. Он называет ее «белой девушкой». Дело в том, что волосы у нее бесцветные, почти белые. Ему кажется, что она неспроста появляется ежедневно, что это предвестник чего-то темного, неизбежного. А жила эта девушка у маяка, и путь ее естественно проходил мимо окон поэта. Потом он часто повторяет мне, что видит вместо нашего уютного курортного поселка выжженную пустыню. Это «предвидение» Игоря Васильевича я вспомнила, когда после войны вернулась на пепелище, бывшее когда-то Усть-Наровой.

Приближалась к нашему поселку война. Немцы сбрасывают парашютные десанты в Эстонии. Идет эвакуация советских войск. Около маяка через Нарову построен понтонный мост. С грохотом движутся тяжелые орудия мимо окон Игоря Северянина. В небе появляются немецкие самолеты. Игорь Васильевич с женой перебираются на улицу Раху, в дом, принадлежащий сестрам Аннус.
B августе моему мужу позвонил из Нарвы доктор Хион, бывший тогда народным комиссаром здравоохранения ЭССР. Он интересовался здоровьем Северянина, можно ли его эвакуировать. Как-то утром пришел взволнованный Игорь Васильевич вместе с Верой Борисовной и сообщил, что сегодня рано приезжала машина, но кто-то другой воспользовался ею.

Как теперь стало известно, Северянин писал друзьям в Ленинград, просил помочь эвакуироваться, так как самостоятельно сделать это ему было не под силу. Была ли послана машина, или только обещали и забыли, неизвестно.

Закончена эвакуация войск. Взорваны понтонный мост и маяк. Оставаться дома опасно. Мы уходим в бетонный погреб, в доме по улице Вильде. Северянин укрывается в гараже дома С.М. Шкарван по улице Айя.

Есть среди жителей убитые и раненые. Сгорело несколько домов, в том числе и дом на улице Вабадусе, где жил Игорь Васильевич.

Обстрел длился около недели. Когда все стихло, мы возвратились в свой дом, который стоял на Вабадусе и Партизанской. Дом цел, но он без окон и дверей. Снаряды падали в сад, и тут на пороге дома появляются Игорь Васильевич и Вера Борисовна. Он в одном пиджаке, в руках чемоданчик. Первые слова: «Все сгорело, а чемоданчик я спас, не выпускал из рук». Возбуждение его сменилось апатией. Все голодны. Я ищу в доме что-нибудь съестное. Есть немного муки, сахар. Жарю на примусе блинчики, и мы садимся в кухне за стол. Разговор не вяжется. Всех гнетет неизвестное будущее. Затем Алексей Иванович надевает на Северянинина свое пальто и еще что-то, и они уходят в дом на улице Раху.

Начинаются тревожные дни. Аресты, расстрелы без суда, у меня большие неприятности, если не сказать больше. Я почти не выхожу из дома, так как чувствую слежку. Игорь Васильевич с Верой Борисовной перебрались в комнату церковного дома на улице Поска, 32 (теперь Партизанская), у них бывает Алексей Иванович. 30-го сентября, в день моих именин, я с плиточкой шоколада, которая у меня сохранилась, иду к Северянину.

В комнате деревянный стол, железная кровать, на которой лежит чем-то прикрытый Игорь Васильевич. Он не поднимается с постели. Это совершенно разбитый морально и физически человек. Не помню, что он говорил, да и говорил ли вообще.

Это моя последняя встреча с ним.
Как-то Алексей Иванович сказал, что Вера Борисовна увезла Северянина в Таллинн к родным. Это было в октябре, а в декабре его не стало.
На его могилу в Таллинне на Александровском кладбище я попала только осенью сорок пятого года. Было пасмурно, туманно и тихо.
В душе прозвучали слова:
День алосиз. Лимоннолиственный лес
Драпит стволы в туманную тунику…

 

Дорогие друзья!
Мы заканчиваем знакомить вас с воспоминаниями Веры Михайловны Кругловой «Записки старой нарвитянки». Эта книга вышла в 2014 году. В 2024 году Вере Михайловне исполнилось бы 110 лет.
Книгу «Записки старой нарвитянки» можно найти для чтения в Нарвской библиотеке.

1 комментарий
  1. Алексей Иванович Круглов работал участковым врачом в Усть-Нарве, и пользовался перевозом через реку Нарову, а потом пешком проходил путь примерно 10 км, в конце 50 годов. И лично следил за здоровьем всех детей в деревнях от Венкуль до Ванакюля. А еще приходилось переплывать реку Россонь, так как некоторые деревни были на другой стороне реки. Лично проверял здоровье всех детей,я еще была дошкольницей, но хорошо запомнила , как он приходил к нам домой , осматривал нас и прослушивал. У меня о нем сохранились самые светлые воспоминания,

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *