Театральный дневник
В тот памятный вечер я с азартом принялся за работу. Из своего заветного сундучка Гладуновский достал для меня серую, почти оберточную, бумагу и снабдил меня ею, дав в придачу пару карандашей. Договорились, что сперва я буду писать на черновике, а позднее перепишу в журнал, который он достанет в бухгалтерии театра.
Старые культбригадчики со всеми подробностями рассказали, а я записал, при каких обстоятельствах в Вятлаге организовывалась центральная культбригада, позднее преобразованная в театр. Само рождение театра происходило на моих глазах, при непосредственном участии, поэтому не составило большого труда восстановить в памяти все события и занести их на бумагу.
О моем намерении вести дневник театра все сразу же узнали и единодушно поддержали.
Не без труда и длительных хлопот Гладуновский достал в бухгалтерии театра три огромных журнала размером 50х30 сантиметров в плотных переплетах и с довольно приличной белой бумагой, позволявшей писать чернилами.
На первой странице первого тома я вывел тушью, каллиграфическим почерком заголовок:
История музыкально-драматического театра Вятлага НКВД
/поселок Лесная, Кировская обл./
В продолжение четырех лет (1944-1947 г.г.) своего пребывания в театре, убористым почерком я исписал четыре тома. По меткому выражению моих сотоварищей по театру, из-за больших размеров, их назвали «театральной библией». Писал я обо всем, начиная от спектаклей и заканчивая мелочами актерской жизни. Фиксировал не только значительные события, но и всякого рода курьезы, анекдотические происшествия, вносившие юмор в канву повествования.
В конце каждого квартала, месяца, года подводил итоги деятельности театра. Статистические данные моего дневника, такие как: количество спектаклей, концертов, выездов на периферию и репетиций – помогали всем нашим директорам пользоваться ими при составлении отчетов, справок, реляций и пр. Не раз директора (а их за мое время было пятеро: Башенин, Грайваронская, Розин, Степанова, Баранов) обращались ко мне с просьбой дать посмотреть «библию» на предмет изыскания данных, у них отсутствовавших.
Украшением моего дневника были фотографии спектаклей, отдельных сцен, актеров. Художники передавали мне эскизы декораций, которые я вклеивал в «библию».
Художник Лавров предложил свои услуги в качестве карикатуриста для истории театра. Страницы дневника украсились меткими, острыми зарисовками ведущих деятелей театра. Лавров рисовал молниеносно, несколькими штрихами улавливал характерные особенности лица или фигуры. Обиженных не было. Каждый с удовольствием рассматривал себя и товарищей, от души смеялся и благодарил художника за остроумие и находчивость. Меня Лавров нарисовал сидящим за огромным фолиантом театрального дневника с гусиным пером в руке.
О существовании дневника по истории театра прознали в управлении Вятлага и дали указание директору театра Баранову доставить книги для ознакомления. Меня, естественно, интересовало, как отнесется руководство к моему рукописному труду, не возникнут ли вопросы, не усмотрят ли в этих книгах крамолы – ведь заключенному в лагере не положено заниматься сочинительством, какими бы благими намерениями это ни объяснялось.
Через пару недель книги Баранову молча вернули, воздержавшись от комментариев. Ни Баранову, ни мне, как автору, ничего сказано не было. Я это понял как поощрение и продолжал писать историю театра дальше.
В это же самое время Вятлаг покидал полковник Кухтиков, его переводили в управление воркутинских лагерей. Происходила передача дел, устраивались проводы, сослуживцы прощались с начальником. Прощались с ним и мы, слабо представляя, что ждет наш театр при новом начальстве. Что ни говори, но театр появился только благодаря усилиям Кухтикова, и захочет ли новое начальство отстаивать права заключенных на занятия актерской деятельностью, было под большим вопросом.
Результат четырехлетней деятельности театра был впечатляющим. Вслед за «Запорожцем за Дунаем» и «Сильвой» были сыграны оперетты: «Марица», «Свадьба в Малиновке», «Баядера», «Девушка из Барселоны», «Мадамузель Нитуш», «Наталка-Полтавка», «Цыганский барон», «Роз-Мари», «Ярмарка невест», «Жрица огня». Конечно, наибольшей популярностью пользовалась «Сильва». Только в Соцгородке ее играли 30 раз. Стоило какому-нибудь начальству приехать из Москвы, как Кухтиков, по завершении деловых вопросов, приглашал гостей в театр и обязательно заказывал «Сильву».
Параллельно с музыкальными, ставились и драматические произведения зарубежной, русской и советской классики. После «Нечистой силы» Островского показали пьесы: Лавренева «За тех, кто в море», Островского «Без вины виноватые», Масса и Червинского «Где-то в Москве», Леонова «Нашествие», Катаева «День отдыха», Братьев Тур и Шейнина «Поединок», Гольдони «Хозяйка гостиницы», Червинского «Сады цветут», Горького «На дне», Симонова «Русский вопрос», Твардовского «Василий Теркин».
О «Василии Теркине» хочется сказать особо. Эту замечательную поэму, которой мы все зачитывались, как только она появилась в печати, инсценировал Поль Марсель. Написал к ней музыку, ввел вокальные номера. Спектакль сопровождал оркестр. Не обошлось без чтеца, в роли которого выступал я. Инсценировка успеха не имела. Неплохой композитор, талантливый музыкант-интертпретатор, Поль Марсель оказался слабым сценаристом. Он не сумел раздвинуть рамки поэмы в большое сценическое полотно. В Соцгородке показали спектакль два раза, на периферию везти не посмели – на маленьких сценах было не развернуться.
Любимым драматическим спектаклем у вятлаговских зрителей были пьесы «Без вины виноватые», «Хозяйка гостиницы», «Сады цветут». Первый спектакль мы отыграли практически во всех лагпунктах. Я с удовольствием вспоминаю этот спектакль, в котором сам играл роль Шмаги.
Репертуар советских пьес успехом не пользовался. С трудом смотрелась пьеса Леонова «Нашествие». Вскоре ее сняли с репертуара. На повторный показ пьесы Горького «На дне» в Соцгородке зрителей пришло едва ползала. Такая же картина наблюдалась и на периферии. Жители Соцгородка и заключенные предпочитали смотреть оперетты.
Со времени открытия театра количество концертов культбригады нисколько не уменьшилось. Таким образом, театр являлся дополнительной нагрузкой для актеров, которые вынуждены были выступать пять-шесть раз в неделю. Выходной в понедельник часто превращался в рабочий день. На неделе обязательно игралось три спектакля. Каждое утро было занято репетициями. Если вокалисты иногда отдыхали, когда ставились драматические спектакли, то мы, драматические актеры, работали, как говорится, «без отдыху и сроку». Нам приходилось участвовать во всех драматических и музыкальных спектаклях.
Такая напряженная работа отразилась на моем здоровье. По вечерам у меня часто наступало сильное головокружение, я лишился сна. Есть ничего не хотелось, с каждым днем худел, тянуло в постель, мечталось только полежать. Обратился за медицинской помощью. Неоднократная проверка температуры показала, что она не поднимается выше 35 градусов. Врачи определили сильное истощение организма, переутомление и рекомендовали немедленно лечь в стационар. Баранов нехотя согласился отпустить меня в больницу, взяв обещание, что при первой же постановке оперетты в Соцгородке я приму в ней участие. Четыре дня я пролежал спокойно, на пятый пришел Баранов и предупредил, что вечером будут ставить «Сильву» и я должен быть на спектакле.
Врач отпустил меня с большой неохотой. После спектакля я опять лег в стационар, но через два дня пришел Баранов и все повторилось вновь. Врач поставил вопрос ребром: или я буду лечиться или покидаю стационар. Пришлось выбрать второе – вернуться в театр. Работа продолжалась с прежней нагрузкой. Узнав о моем болезненном состоянии, полковник Кухтиков выписал мне дополнительный паек: сливочное масло, сгущенное молоко, кусковой сахар, белые сухари и печенье. Постепенно организм все-таки победил болезнь, исчезли слабость, головокружение, вернулся сон.
В любую программу концертов, как правило, включались отрывки из оперетт «Сильва», «Марица», «Баядера», «Роз-Мари». Сценка из оперетты «Свадьба в Малиновке» (Гапуся – Айзенберг, Яшка-артиллерист – Касапов, Нечипор – в моем исполнении) шла в финале каждого концерта. Зрители буквально неистовствовали, когда Айзенберг и Касапов в исключительно быстром темпе, с необычайным задором дважды, а иногда и три раза подряд лихо отплясывали «В ту степь». Концертным номером эту сцену мы показали не менее 70 раз.
Кстати, заговорив про оперетту «Свадьба в Малиновке», не могу не вспомнить злую шутку, сыгранную надо мной в этом спектакле хористками.
Между колхозницами, у одной из которых в руках кувшин с молоком, происходит горячий спор по поводу молока, – кислое оно или сладкое. Рассудить затеявших спор женщин берется Нечипор. Он берет кувшин и медленно выпивает содержимое, а колхозницы продолжают спор. Одна доказывает, что молоко кислое, другая, что оно сладкое.
Молоко выпито. Женщины замолкают, напряженно ожидая, что скажет Нечипор. А он не спешит. С сознанием собственного достоинства, не торопясь, переворачивает кувшин, показывая, что молоко выпито до дна, хитро улыбаясь и пощипывая реденькую бороденку, спокойно говорит: «Не ра-зо-брал!..». Обычно эта коротенькая фраза вызывала в зале гомерический хохот.
Но в тот раз, о котором я рассказываю, получив в руки кувшин, я почувствовал, что он полон воды. Мне стало очень грустно, но не срывать же сцену. Пришлось медленно, капля за каплей все выпить и, отдуваясь, произнести: «Не разобрал!». Смеялись все и не только зал, но и артисты за сценой. Чья это была проделка, я так и не узнал.
Продолжение следует
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
http://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
