Расти в девяностые в Нарве было довольно интересно, но получить такой опыт еще раз я бы, пожалуй, не хотел.
Кругом была сплошная пелевинщина, все рушилось, старому на смену приходило новое, которое, впрочем, тоже надолго не задерживалось и куда-то стремительно исчезало.
Детская жизнь была тогда довольно босоногой и от этого совершенной — даже то, что вокруг были очень напряженные взрослые, никак не могло выветрить из нас детский оптимизм. Нам казалось, что пока мы подрастем, все еще тридцать раз изменится и вот прямо сегодня нам точно не о чем переживать.
Первый срез общества, в который я попал в Нарве, был компьютерным клубом с пафосным названием Galaxy, находился он в нескольких шагах от городской библиотеки. В общем, можно сказать, что тусоваться в конце девяностых молодежи было особо негде, и эта компьютерная дыра стала для нас и штабом, и казармой, и лазаретом. Многие товарищи, с которыми я там познакомился в нежном возрасте, до сих пор не исчезли с моего горизонта: один, знаток чит-кодов, стал журналистом, второй, любитель файтингов, — широко известный дантист, третий, приверженец массированных танковых атак, грызет в Тарту семиотический гранит.
Особняком среди граждан нового виртуального мира стояла компания братков, которые кормились на огромной очереди автомобилей, отправляющихся в Россию. Уж не знаю, что и как они конкретно там «решали», но периодически их сдувало из-за компьютеров, где они играли в один и тот же уровень одной и той же игры годами, они исчезали, чтобы через час или несколько десятков минут появиться вновь и «продлить еще на часик». Имен их никто, конечно, не помнит, и что с ними стало — никто не знает. Тем не менее, именно эта банда впервые в жизни наглядно показала мне, что Нарва может и должна наслаждаться благами своего географического положения.
Когда мы стали неэстонцами
Вмиг все оказалось очень серьезно, но нас об этом никто не предупредил, и теперь мы оказались неэстонцами в стране эстонцев.
Об Эстонии и своем месте в ней мы не думали класса до восьмого. Эстонцев мы встречали только на уроках эстонского языка, да и то не всегда. Экзамен в 9-м классе мы сдавали, чувствуя, что где-то по дороге в эту комнату с экзаменатором нас обманули. Впереди ждало первое «почти взрослое» лето. Эстония была далеко — где-то в Тарту и Таллинне. Питер и тот был ближе и доступнее.
Это история об обманщиках и обманутых длиной в 30 лет.
2000-е
Я на тот момент все еще был нарвитянином — находился в некоем лимбо, когда и русским уже не был (говорил я не так, как русские-русские, во множестве приезжавшие на лето в Нарва-Йыэсуу), но и эстонцем, конечно, не стал: «мама, папа, яблоко» — примерно на таком уровне я владел языком.
К выпускному экзамену по эстонскому языку мы с приятелем подготовились очень хорошо: наладив отношения с нашим учителем, мы в уговоренный час получили ответы на тест, и дальше все было уже делом техники. Обманутые стали обманщиками, и впереди нас ждал Тарту с его студенческой жизнью и вечным летом. Забегая вперед, скажу, что из амбициозного плана получения мажорного политико-управленческого образования ничего не вышло, но один случай стоит описать отдельно — это, опять же, было столкновение с Эстонией, о которой я по-прежнему мало что знал.
Время платить долг родине
Дальше родная-неродная страна потребовала отдачи долга. Скептически настроенная эстонка в кохтла-ярвеском военкомате вежливо поинтересовалась, где бы я хотел служить, и после того, как я ответил, что неплохо было бы тянуть лямку в Таллинне, распределила меня в Тапа. О Тапа я знал только шутку про газету Tapa kommunist (буквально переводится — «убей коммуниста»), но понял, что очень скоро мне придется познакомиться с этим местечком поближе.
В общем, в январе 2004 года я оказался в рядах эстонских артиллеристов. Служба была веселой, так как русских в части оказалось примерно столько же, сколько и в среднем по больнице — процентов 30–35. Обманутые вновь решили стать обманщиками и служить напоказ по совести, но с фигой в кармане. Как-то так просто вышло, что косить никто особо не старался, но и торопиться отдавать родине долг никто из русскоязычных тоже не стремился. За восемь месяцев только пара человек озаботилась освоением государственного языка, и я оказался в их числе, ибо здраво рассудил, что бороться за свои права проще на языке начальства. Которое, кстати, национальный вопрос заботил мало, если вообще заботил. Здесь я познакомился с хуторской Эстонией, которая оказалась совсем не похожа на Эстонию городскую. Хуторские сынки оказались людьми подозрительными, злопамятными, и самое главное, что у нас не укладывалось в голове, —они без конца на нас стучали. В ситуации, когда в ответ стучать по носам вроде бы нельзя, мы переживали со страшной силой, ибо правила игры предлагали нам либо пользоваться теми же приемчиками, на что мы категорически не могли пойти, либо молчать в тряпочку и постоянно оглядываться.
Но были и светлые моменты: приезжая в увольнение в Нарву, я держал путь в один из ресторанов, где трудился мой хороший приятель, и там, светя лысой башкой, я грубо нарушал устав, выпивая стакан пиратского рома. Никакие окопы не вытравили из меня нарвского космополитизма. В ожидании дембеля я потихоньку строил планы, ведь кроме НАТО, куда мы вступили годом раньше, свои двери открыл и ЕС. Возможность безвизового путешествия манила, и уже к лету следующего года наша небольшая компания — человек 10 сверстников — оказалась на улицах Дублина. Тут я и стал эстонцем.
Гарри Поттер и начало самоидентификации
Дело в том, что в Западной Европе национальность определяется паспортом — и баста. В Ирландии гражданин Эстонии — эстонец, несмотря на то, что в Эстонии он эстонцем не является. Отсутствие этих зазеркальных штук, к которым мы так привыкли здесь, заставило меня по-новому взглянуть на родную страну. Немало мне в этом помогли и сами ирландцы, которые очень свято чтут свою историю, особенно ту ее часть, где они борются с англичанами за свою свободу. Разве что, завоевав ее, они быстро успокоились и стали с «ненавистными бриттами» делать нормальный такой гешефт без каких-либо истерик и исторических стигм.
2007
После пары лет забугорной жизни, пропитавшись духом истинной демократии и зрелого гражданского общества, где люди ходят с демонстрациями по любому поводу, а политики делают из этого выводы, я собрался домой. Немного устав от большого города, я нанялся в редакцию «Нарвской газеты», с коллективом которой был хорошо знаком еще по подработкам в школьные и студенческие годы и, собрав сумку, рванул в Ригу. До Тарту я добрался теплым апрельским днем, который запомнился массовыми гражданскими беспорядками, полицейским произволом и даже трупом. Все результаты того дрейфа, который сближал обманутых и обманщиков последний десяток лет, оказались перечеркнуты, и каждая газетная передовица, каждый заголовок добивал остатки интеграционного процесса.
2010 — 2020-е
В последние годы Нарва по-прежнему остается городом контрастов. Это неэстонский эстонский город без каких-либо крепких связей с остальной страной. Город со своими проблемами, до которых никому на «большой земле» дела, в общем-то, нет. В городе существует эстонский анклав — это колледж Тартуского университета и Нарвский музей. Переехавшие в Нарву эстонцы в этих двух местах и проживают свою жизнь, женятся, рожают детей. Сами они чувствуют себя, по меткому выражению руководившей колледжем 15 лет Катри Райк (ныне мэр города), жителями подводной лодки. О Нарве говорят как о месте с большим потенциалом, только вот дальше разговоров дело за три десятка лет так и не пошло. Привычно еще и то, что в коридорах власти о Нарве вспоминают только тогда, когда дела идут плохо: это особенно показала начавшаяся в 2022 году война в Украине. В Нарву слетелись журналисты со всего света и старательно начали у нас, нарвитян, измерять лицевой угол и вычислять, на сколько процентов мы — преданные Москве потенциальные сепаратисты.
Мне кажется, что дело в том, что у меня, в конце концов, получилось стать эстонцем, а у Нарвы — нет. Она так навсегда и останется «эстонской Сибирью», куда периодически предлагают сослать ту или иную государственную контору с целью увеличить «присутствие государства».
Есть еще один острый вопрос — священная эстонская корова — вопрос эстонского языка и русских школ. До сих пор находятся люди, которые искренне удивляются и гневаются, когда узнают о том, что в Нарве не в каждом магазине и не в каждом кабаке можно объясниться по-эстонски. А дело все в том, что русскоязычному жителю Нарвы, чтобы переехать жить в Эстонию, необходима виза —знание языка. И любой эту визу получивший тогда может покинуть «Сибирь» и возвращаться туда лишь для того, чтобы навестить престарелых родственников да выпить с приятелем-поэтом, работающим на электростанции, рюмку-другую водки, принесенной им из Ивангорода.
Этот текст был написан по заказу газеты «Sirp» в 2016 году. В праздничном номере «Нарвской газеты» и на сайте gazeta.ee он выходит в несколько сокращенном виде, так как формат не позволяет опубликовать его целиком. Автор лишь слегка дополнил сокращенную версию, чтобы избежать слишком уж явных анахронизмов.
1 комментарий
Алексей, а как-же Родео?