Продолжаем серию эссе Йосефа Каца о том, как и почему изображали Нарву в ту или иную пору.
Йосеф Кац – не только журналист газеты «Столица», по которой известен многим, но и краевед, и культуролог, автор нескольких книг об истории Таллинна, глубокий знаток древности и прекрасный рассказчик.
Сегодня его заключительный очерк из настоящего цикла, написанного специально для «Нарвской Газеты».
Нумизматику и ее младшую сестру бонистику историки традиционно относят к вспомогательным дисциплинам, а искусствоведы, в массе своей, и вовсе толком не замечают.
Что, конечно же, незаслуженно: художественное оформление монет и купюр, знаков оплаты, могут выступать не только в роли образцов графического дизайна, но и рассказать об эпохе своего создания.
Выйдя по ветхости или же вследствие денежных реформ из обращения, они утрачивают свою номинальную стоимость – одновременно обретая коллекционную, а порой – и информационную, и эмоциональную.
Дензнаки даже относительно недавнего прошлого способны вызвать ностальгические воспоминания. А порой – и заставить задуматься над тем, чем обусловлен выбор увековеченных ими лиц, пейзажей, памятников.
В довоенной Эстонской Республике на монетах и банкнотах места Нарве не нашлось: что марки, что сменившие их кроны вообще не слишком-то жаловали виды городов, за исключением столицы.
Звездный час города на реке Нарове пробил в декабре 1989 года, когда Совет министров ЭССР, опираясь на декларацию о принципах регионального хозрасчета, объявил конкурс дизайна будущих денежных знаков.
Конечно, из нескольких десятков работ, поступивших через месяц на рассмотрение членов компетентного жюри, нарвские мотивы присутствовали далеко не на всех. Но на почти полудюжину вариантов их вполне хватило.
Были среди них и абсолютно любительские, присланные либо очень юными, либо достаточно пожилыми художниками-оформителями. Но встречались и те, в которых чувствовалась хорошо поставленная рука мастера-графика.
На всех, без исключения вариантах – от выполненного автором дизайна президентской цепи и флага советской Эстонии Паулем Лухтхейном, до наивного карандашного рисунка некоего В. Оровера – запечатлен был исключительно нарвский замок.
Популярность его прозрачна: относительно недавно – неполных лет пять тому назад – отреставрированный полностью, памятник архитектуры был популярен: облик его тиражировался открытками, рекламными брошюрами, значками и вымпелами.
Другой вопрос – почему никому из претендентов не пришло в голову увековечить исконную промышленную славу Нарвы – старинные фабричные корпуса над водопадом? Или же – ратушу, вернувшую себе былую красу даже раньше Германовской крепости?
Догадки, предположения и версии можно выдвигать разные. Может, здания мануфактуры вызывали ассоциации с неконтролируемым притоком рабочей силы извне? А ратуша, в которой работал Дом пионеров, воспринималась недостаточно «солидно»?
Так или иначе, но ни один из вариантов оформления будущей эстонской валюты, акцентирующей внимание зрителя именно на средневековой цитадели не только не был признан победителем, но и не прошел в призовую тройку.
И все-таки Нарва на банкноты возрожденной Эстонской Республики, как известно, попала. И не отдельным архитектурным памятником, а целой городской панорамой – как ни один из прочих населенных пунктов.
Возврат в обращение эстонской кроны летом 1992 года спровоцировал на восточном берегу Наровы небольшой скандал: оказалось, что на одной из банкнот изображена нынешняя территория РФ.
Несложно догадаться: речь шла о пятикроновой купюре, на обратной стороне которой художник-оформитель Владимир Тайгер расположил изображение родного города прославленного шахматиста Пауля Кереса.
И все-таки Нарва на банкноты возрожденной Эстонской Республики, как известно, попала. И не отдельным архитектурным памятником, а целой городской панорамой – как ни один из прочих населенных пунктов.
Родился маэстро клетчатой доски, как известно, в Нарве в начале 1916 года – в ту пору, когда нынешний российский Ивангород числился одним из районов единого города, а сам он официально входил в границы Петроградской губернии.
В родном городе Керес провел первые шесть лет жизни, здесь же впервые познакомился с миром шахмат, после чего, вместе с родителями, перебрался в Пярну, где провел большую часть детства и молодости, начав восхождение к спортивным высотам.
Выглядело бы логичным, если бы Тайгер – пярнуский уроженец – решив увековечить на денежном знаке знаменитого гроссмейстера, выбрал бы для оформления посвященной ему банкноты мотив своего родного города, совсем не чуждого и самому Кересу.
Но художник решил по-другому: две фигуры сходятся в поединке на черных и белых клетках чуть правее портрета шахматиста на одной стороне купюры. На другой же и разливается Нарова – и разворачивается панорама Нарвы времен его появления на свет.
Дипломатическая неувязка в свое время разрешилась довольно быстро: понятно, что на денежном знаке была изображена не современная, рассеченная по течению реки государственной границей Нарва – а та, давнишняя, единая.
Над мостом, не имеющим с нынешнем ничего общего, кроме расположения, высится барочный шпиль погибшей Иоанновской церкви. Замок тоже выглядит не совсем так, как ныне, после проведения научной реставрации.
Вглядываясь в городскую панораму, понимаешь: не Нарва начала девяностых годов минувшего столетия – это город его первой половины, памятный лишь тем, кто держал в руках кроны довоенной Эстонии.
И все-таки, поместив слегка стилизованный нарвский потрет на банкноту возрожденной ЭР, художник, возможно, хотел не только пробудить в старожилах ностальгию, но и решал еще одну задачу.
Ведь на заре восстановления государственности Северо-Восток воспринимался как регион не слишком благонадежный: горячие головы нет-нет, да и кидали лозунг о «Принаровской Республике».
И потому увековеченная на банкноте панорама малой родины Кереса подчеркивала: Нарва – ровно в той же степени Эстония, что и Таллинн, Тарту или же обрыв на острове Сааремаа.
Опасения о региональном сепаратизме Ида-Вирумаа – в далеком прошлом. В прошлом не столь отдаленном – новогодняя ночь, когда на замену кроне в обращении Эстонии пришло евро.
Дизайн единых общеевропейских банкнот единообразен. И хотя на оборотной стороне каждой из них изображены мосты, тщетно было бы надеяться разглядеть хоть в одном из них нарвский.
Никто, впрочем, не отменяет для государств еврозоны права оформлять реверс монет по собственному усмотрению. И если дизайн массового чекана определен раз и навсегда, то юбилейного – отнюдь нет.
Кто знает, к какой знаменательной дате или же по какому-то иному поводу на монете номиналом в два евро может появиться портрет Нарвы. Но обнаружить такой экземпляр в коллекции или кошельке – хочется.
Йосеф Кац
