На развалинах Нарвы
Спускаюсь к Речной улице. Как будто ничего не изменилось. Те же деревянные дома, что и до войны, правда, теперь изрядно потрепанные, облезлые, с залатанными крышами и покосившимися заборами. А вот и дом Гельдера, в котором я жил до войны. Та же закрытая веранда, которой я пользовался, высокое трехступенчатое крыльцо, большие двухстворчатые двери в мою квартиру, состоявшую из трех комнат. Но веранда покосилась, окна забиты фанерой, обои во многих местах сорваны. Захожу внутрь. Натыкаюсь на запустение и грязь. Моя квартира переделана на две. В одной из них живет Дмитрий Венела из Венкуля, когда-то активный участник просветительного общества «Заря», не один раз участвовавший в спектаклях, которые я ставил. Спрашиваю, где хозяин дома Гельдер, жив ли, умер? В ответ слышу трафаретную фразу о судьбе тех, кого в молодой Советской Эстонии называли врагами народа: «Арестован и вывезен в Сибирь»…
Сохранился соседний деревянный дом покойного страхового агента Якобсона. С его дочерью Евгенией я учился в одном классе Нарвской гимназии. По её окончании она вышла замуж за констебля нарвской полиции Раудсеппа, который в один день со мной разделил участь заключенного и отбывал свой срок в Вятлаге. Что с ним случилось позже, не знаю, вероятнее всего погиб, как и большинство.
Война обошла еще один дом в конце Речной улицы. Это был дом Ершовой, бывшей учительницы Ямской школы в Принаровье, вышедшей замуж за нарвского учителя начальной школы А.К. Пробста. Судьба уже немолодой супружеской пары сложилась драматично. Пробста арестовали в один день со мной, жену вскоре выслали в Сибирь.
С Пробстом у меня произошла неожиданная встреча в Вятлаге, в бытность мою в центральной культбригаде. По приезде в Восьмой лагпункт я увидел Пробста в одном из бараков в должности дневального. Он страдал общим недомоганием, жаловался на сердечные боли и, как инвалид, был освобожден от общих работ, ждал вызова на комиссию, чтобы по состоянию здоровья покинуть лагерь.
Второй раз я встретился с Пробстом там же. Он выглядел плохо, еле передвигался по бараку, за него другие носили дрова и воду, а он все так же терпеливо ждал вызова на комиссию.
Мы разговорились. Я спросил его, куда он поедет в случае освобождения по здоровью из лагеря.
– Вы спрашиваете, куда я поеду? Моя заветная мечта вернуться на Родину, в Нарву. Поселиться и дожить свой век в моем уютном домике на берегу Наровы…
– Но Нарва оккупирована фашистами. Как вы в неё вернетесь?
– Подожду… Пока поеду в Саратов, а может быть еще дальше. Сейчас затрудняюсь сказать куда, все будет зависеть от состояния здоровья…
– У вас там есть родственники?
– Никого… Но мир не без добрых людей.
В следующий приезд в Восьмой лагпункт я Пробста не застал. Место дневального в этом бараке занимал другой человек. Спросил его, знает ли он что-нибудь о своем предшественнике. Ни он, ни другие заключенные ничего толком рассказать не могли. Но я понял, что Пробста освободили по состоянию здоровья, а куда он уехал – никто не знал, писем Пробст никому не писал.
Кто из старожилов-нарвитян не помнит недостроенное двухэтажное здание из красного кирпича под оцинкованной крышей, не доезжая Сутгофского парка по дороге на Усть-Нарву? Его наследники Сутгофа строили под богадельню, но до войны не достроили. В современных условиях этому зданию нашли соответствующее применение. Окна заделали железными решетками, навесили деревянные козырьки, огородили высокой каменной стеной с башенками по углам для охранников – словом, на свет появилось очередное «богоугодное заведение», именуемое Нарвской тюрьмой.
Через искалеченный неоднократными взрывами, прямыми попаданиями снарядов и авиационных бомб деревянный мост, между тем, что осталось от крепостей, направляюсь на Ивангородский форштадт. От лесопильного завода «Форест» сохранились стены и часть высокой трубы. Уцелело одноэтажное кирпичное здание конторы завода. Можно себе представить, какой огонь здесь бушевал, когда горели огромные запасы пиломатериалов на бирже! Ничего не осталось от соседних жилых домов и дворовых построек владельцев огородов братьев Кругловых.
При подъеме на гору с левой стороны бросаются в глаза руины взорванных Знаменской и Никольской церквей. В целостности остался белый двухэтажный особняк наследников Пантелеева.
На прямой, как стрела, Новой линии уцелели только одиночные дома: в начале линии богадельня имени Орлова, позднее приспособленная под клуб; деревянный дом Пилигримова, кирпичный Смирнова и два соседствующих дома – один кирпичный Изотова, другой деревянный Галактионова. Война будто миновала Госпитальную улицу, сохранившую прежний вид.
Картину запустения, а вернее опустошительного разрушения, будто после страшной бури, представляло из себя Ивангородское кладбище.
В окружении сломанных деревьев, тяжело израненная, искромсанная осколками снарядов жалкое впечатление производила кладбищенская Петровская церковь. В таком же состоянии находилась часовня-склеп Лаврецовых. Двери часовни открыты настежь. Вскрыт плиточный пол, подняты железные створы входа в склеп. Внизу два пустых цинковых ящика, из которых вытащены гробы с останками покойных. Куда их выбросили?
По кладбищенским дорожкам невозможно пройти из-за поваленных во всех направлениях вековых деревьев. Выворочены и согнуты железные кресты, разбиты мраморные памятники и надгробия, искорежены и сплюснуты к земле под тяжестью деревьев многочисленные ограды.
До войны чистое, уютное и ухоженное Ивангородское кладбище стало местом сборища хулиганов и всяких подозрительных личностей.
Временно, до получения жилья, устроился на квартиру к бывшему жителю деревни Комаровки В. Румянцеву, занимавшему должность управдома в доме наследников Лаврецовых у Темного сада. С пропиской затруднений не возникло, так как начальником милиции оказался Аркадий Белов, в прошлом актер-любитель, подвизавшийся на сцене народного дома Суконной мануфактуры.
Сразу же устроился на работу режиссером драматического коллектива Дома культуры №1, имевшего прописку в единственном в городе кинотеатре «Сяде», размещавшемся в депо Петровского добровольного пожарного общества в бывшем рву Германовской крепости. Маленький зал едва вмещал 130 человек. На крохотной сцене было не повернуться. Администрация кинотеатра неохотно выделяла помещение под спектакли и концерты, предпочитая лишний раз прокрутить кассовый фильм.
В таком же положении находился Дом культуры Льнопрядильной мануфактуры, размещавшийся в здании бывшей начальной школы. И здесь предпочтение отдавалось показу кинофильмов. Зрительный зал здесь был значительно больше, чем в «Сяде», вмещая более 200 зрителей. Имелась просторная сцена, что позволяло руководителю драматического коллектива П.А. Карташову-Герасимову работать уверенно и продуктивно.
На первых порах у меня возникали финансовые затруднения. Небольшие денежные запасы, полученные из лагеря, быстро иссякли. Очень трудно пришлось до первого аванса в течение первых двух недель. Одному Богу известно, с каким трудом я изворачивался. Во всяком случае, обедать в столовой мне было не по карману. Питался всухомятку, главным образом обходился буханкой черного хлеба и литром молока. На собственном опыте убедился, что места заключения для человека – отличная школа выживания. Она научила меня быть предельно экономным, уметь, когда заставляют обстоятельства, питаться, как говорится, «святым духом». В любом случае никто не мог определить моих затруднений, и думали, что я ни в чем не нуждаюсь, всегда сыт, живу не хуже окружающих…
Не скрою, большую помощь оказывали старые знакомые, которых я навещал в свободные от работы дни. Все знали, да и я не скрывал, откуда вернулся, в каких условиях там жил. Повсюду угощали от сердца, делились лучшим куском и обижались, когда я из скромности. отказывался сесть за стол.
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
http://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
