Казачинские мытарства
Всмотревшись внимательно, безошибочно определил, что это Григорий Харитонов, хорист музыкально-драматического театра Вятлага. До организации театра он входил в центральную культбригаду, участвовал в маленьких эпизодических ролях в опереттах, чаще в хоре. В концертных программах пел русские и украинские народные песни. Он меня тоже узнал.
Григорий покинул Вятлаг раньше меня, уехав к себе на родину в город Таганрог. Работал в торговой сети, жил обеспеченно, в полном достатке более двух лет. Неожиданно его арестовали, не предъявив никакого обвинения, по старому делу. Как и в случае со мной, в тюрьме расписался под извещением о бессрочной высылке в Красноярский край.
Свои коммерческие способности в лагере, в бытность в центральной культбригаде и позднее в театре, Харитонов с успехом применил и в ссылке. В то время как его товарищи по несчастью вынуждены были идти на тяжелую работу в лес, он сразу же устроился заведующим столовой в леспромхозе. Когда я спросил его, как ему живется в ссылке, он вместо ответа показал большой оттопыренный палец правой руки, давая тем самым понять, что ему очень хорошо. В Казачинск он приехал с самодеятельностью на смотр.
– Будешь петь русские и украинские народные песни? – спросил я его.
На лице Харитонова появилась саркастическая улыбка.
– Я выступаю не только с песнями, – ответил Харитонов. – Играю Карася в сцене с Одаркой из оперы «Запорожец за Дунаем».
– Ну-у-у-у! – невольно вырвалось у меня при этой ошеломляющей новости. Я никак не мог предположить себе, чтобы Харитонов мог сыграть такую сложную роль.
– Не удивляйся, Степан Владимирович, мой Карась ничуть не хуже Карася в исполнении Горского, сам увидишь… Вот только Одарка слабовата. Голос неплохой, да «слон на ухо наступил», часто детонирует… И оркестр слабоват, собрали воедино две мандолины, гитару, да баян…
Среди постановочного материала в моих бумагах находилось несколько фотографий из постановок Вятлаговского театра. На радостях я показал их Горскому. Увидав сцену Одарки и Карася в исполнении П. Горского и А. Леман, Харитонов вспыхнул от радости, он настоятельно стал просить отдать ему эту фотографию за любую цену.
Удивлению моему не было предела, пока я не догадался, что Харитонову эта фотография была нужна для того, чтобы подтвердить, что он исполнял эту партию в театре. Ведь под гримом трудно было определить, кто на снимке – Горский или Харитонов.
Заинтригованный, я постарался не пропустить сцену, когда будет на ней Харитонов. И вот я услышал этот знаменитый дуэт в исполнении самодеятельных артистов во главне с Харитоновым. Большего убожества, как исполнялась сцена Карая и Одарки, трудно было себе вообразить. Ничего не осталось от музыки Гулак-Артемовского. Огарка фальшивила, да и Карась не пел, больше рычал, надоедал публике беспрерывным размахиванием дубинки.
Поздно вечером жюри смотра вынесло решение, признав лучшим коллектив Казачинского ДК, оставило его без места и премии на том основании, что в программе участвовал руководитель самодеятельности, то есть я, игравший в сцене второго акта пьесы Островского «Лес» роль Счастливцева.
На таком решении особенно ревностно настаивали директора Домов Культуры, чьи коллективы принимали участие в смотре. Их поддержал представитель Казачинского райкома партии. Напрасно Бяков доказывал, что каждый руководитель волен выступать или не выступать в своем коллективе, что на прошлых смотрах выступали руководители художественной самодеятельности и из-за этого коллективы не отстранялись от участия в смотре. Большинство проголосовало против присуждения коллективу Казачинского ДК призового места. Слишком велика была разница между казачинской самодеятельностью и остальными коллективами. Последние радовались исключению из конкурса своего главного соперника.
После смотра я целиком переключился на спектакль «Сады цветут». Времени оставалась очень мало, репетировали каждый вечер.
Прекратил свои посещения репетиций завкультотделом, редким гостем стал Бяков. Но вечером 25 апреля он пришел в подавленном настроении, при входе ни с кем не поздоровался, притулился к печке, где потеплее, и там просидел всю репетицию. Во время одного из перерывов он тихонько подошел ко мне и попросил, чтобы после репетиции я остался в ДК, ему необходимо со мной поговорить по важному делу. Я почему-то решил, что наш разговор коснется результатов недавнего смотра художественной самодеятельности, тем более что отклики его продолжали волновать казачинскую общественность.
После репетиции мы остались вдвоем. Он несколько раз прошелся по комнате, прежде чем стал говорить. Лицо его выражало явное беспокойство, в голосе слышались тревожные интонации:
– Поймите правильно то, что я сейчас скажу. Решение пришло сверху, помимо меня, в виде приказа, который я обязан выполнять. С завтрашнего дня вы считаетесь уволенным. Таково решение Казачинского райкома партии. Вас, как ссыльного, нельзя оставлять руководителем театрального коллектива. Ребятам и мне искренне жаль терять вас, как опытного руководителя, сумевшего принести нам большую пользу, но оставить вас в ДК мы бессильны. Так что прошу завтра зайти за расчетом…
А ведь нас заверяли, что ссыльные вправе работать по своей специальности. Единственное ограничение – покидать назначенное местожительство, в остальном они живут и пользуются всеми правами советского гражданина. Получалось, что Казачинский райком партии, призванный блюсти законы советского государства, сам являлся нарушителем статьи Конституции СССР, предусматривающий право на труд каждого гражданина.
Бесполезным оказался и мой визит к начальнику казачинского отдела МГБ. Он развел руками, сказав, что ничем мне не может помочь.
– Придется отправиться в колхоз. Это, пожалуй, наилучший выход из положения, – сказал он.
– Ни под каким видом в колхоз не поеду, – ответил я и вышел на улицу.
Весна вступала в свои права. Казачинск готовился к ледоходу, который всегда был страшен для населения. Приблизительно за неделю до майских праздников Казачинский горисполком начинает проводить эвакуацию населения из зоны затопления в северную часть поселка, где берег поднимается на 2-3 метра над уровнем реки. Происходит принудительное выселение, часто со скандалами и энергичными протестами жильцов, не желающих расставаться с собственным жильем.
Весна 1950 года смилостивилась над Казачинском и его жителями. Угроза большого наводнения была предотвращена минерами, вовремя ликвидировавшими мощные ледяные заторы ниже по течению. Затопило только подвалы домов в средней части поселка, повредило дворовые постройки, под водой оказались огороды.
Весна весной, но надо было искать работу. Решил сначала сходить в райком партии, узнать, в чем истинная причина моего увольнения и не возникнут ли новые трудности при устройстве на другую работу в Казачинске.
Секретарь по идеологии без объяснения причин отказался меня принять. Разговаривал с заведующей отделом агитации и пропаганды. Когда я спросил её, на каком основании было допущено нарушение Трудового законодательства (меня уволили без официального предупреждения за две недели), она ответила:
– На то были веские основания. Вам, как политическому ссыльному, не место в Доме Культуры!
– Где же мне работать?
– Ищите! В Советском Союзе работы хватает всем, было бы только желание…
Неожиданно на улице столкнулся с Бяковым. Он ходил ко мне домой и теперь, найдя меня, отвел в сторону и стал уговаривать помочь завершить майский спектакль:
– Вчера собрались участники спектакля «Сады цветут». Репетиция сорвалась. Переругались между собой и разошлись. Ребята заявляют, что без руководителя играть не станут. Просят, чтобы вы пришли на оставшиеся три репетиции, а спектакль постараются провести сами, никто ничего не узнает. Я вас очень прошу, придите сегодня вечером к нам, а я вас не забуду, после праздников отблагодарю…
Я не стал кочевряжиться и решил помочь довести спектакль до ума. Никогда не забуду этой репетиции. Она была самой плодотворной, результативной и, я бы сказал, творчески вдохновенной за всю мою многолетнюю практику театральной работы с молодежью. Мы разошлись только после двенадцати часов ночи.
И все же в среде молодежи нашелся доносчик. А может не доносчик, а просто болтун. Утром Бякова вызвали в райком партии. Позже он рассказал, что ему было вынесено партийное взыскание за низкий идеологический уровень партийной пропаганды, а при повторении подобного случая, он лишался партийного билета и места работы.
Майские праздники для всех были праздниками, а для меня нет. Днем я уходил в тайгу, отдыхая душой в расцветающем лесу, радуясь всеобщему гомону птиц, а вечером сидел в своем уголке, читая хорошие книги.
На спектакль я конечно не пошел. О нем подробно рассказала моя квартирная хозяйка. Собралось много зрителей, были гости из соседних деревень. Ребята, по её словам, играли хорошо, в зале не смолкал смех и веселье.
(Продолжение следует).
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
https://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
