На положении крепостных
По 25 человек вызывают из камеры с вещами. Вопреки правилу выводить по определенному списку, предлагается по желанию. При выходе в коридор со слов записывают фамилию, имя, отчество, год рождения. На дворе, куда нас вывели, стоят несколько грузовых машин с высокими бортами, готовые к отъезду. Мы обратили внимание на кучку людей, собравшуюся возле тюремных ворот, человек около 10-14, внимательно следивших за нами. Позднее мы узнали, что это были представители колхозов Красноярского края, специально приехавшие разобрать нас на сельхозработы в свои колхозы.
Раздалась команда: «Всем положить вещи около первой машины и гуськом, медленно двигаться вокруг двора!».
Колхозные предприниматели вышли вперед и внимательно разглядывали проходивших мимо них ссыльных, как будто прикидывая наши способности трудиться на крестьянстве, определяли достоинства и недостатки каждого в отдельности. В голове у меня воскресла унизительная картина покупки крепостных крестьян в дореформенной России.
Мы обязаны были совершить несколько кругов. «Покупатели живых душ» что-то записывали в свои блокнотики, обменивались впечатлениями, спорили между собой, а мы, как безмолвная скотина, продолжали идти до тех пор, пока не услышали нового распоряжения: «Забрать вещи и садиться в машину!».
В нашу машину сели представитель колхоза и конвоир с винтовкой. Мы расценили это как то, что ссылка ещё не началась, мы все на положении заключенных…
Первое, что мы узнали, это то, что едем в Казачинский район Красноярского края, более чем за двести километров от Красноярска.
Солнечное мартовское утро предвещало хороший весенний день. Ветра не было, над головой безоблачное небо. Снег таял, дороги развезло.
Скоро выехали за черту города. Ненадолго задержались, пока нас не догнали остальные три машины. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Город остался далеко позади. По сторонам дороги, то тут, то там мелькали жалкие деревушки, застрявшие в снежных сугробах, домишки с соломенными крышами и бедно одетыми крестьянами. На крестьянах были надеты выцветшие шапки-ушанки, нахлобученные так низко, что лиц невозможно было разглядеть, замусоленные бушлаты повязаны цветными поясами, на ногах рваные валенки.
Тем страннее было слышать пропагандистские речи, разглагольствования сидевшего неподалеку от меня колхозного уполномоченного, уверявшего всех, сидевших в машине, что колхозники сейчас живут неплохо, получают за трудодни не только продукты, но и деньги. И нам, мол, в колхозе будет хорошо. Каждого обеспечат жилплощадью, прилично оплачиваемой работой, а холостые смогут быстро устроить свою личную жизнь: в колхозе после войны остались вдовы, имеющие собственные дома и неплохие приусадебные участки.
Поля сменялись лесными массивами, раскинувшимися на многие десятки километров. Вот она, необозримая сибирская тайга.
К вечеру похолодало. Стыли ноги, не спасали даже валенки. Хотя ветра и не было, дрожь пробирала насквозь, каждый по своему пытался согреться: прятали головы в воротники пальто, залезали под скамейки, скрючивались в три погибели. Когда совершенно стемнело, остановились в какой-то деревне. По предварительной договоренности нам было отведено три больших избы, жарко натопленных, и с соломой на полу для спанья. Выдали по небольшому куску хлеба. На столе стоял большой бак с кипятком.
Никого не интересовало, в какой мы деревне. Перекусив, сразу же легли спать. Сон пришел моментально, спали, как убитые. Поутру уполномоченный с трудом нас разбудил. Никому неохота было вставать, чтобы ехать дальше. Стали просить разрешения поспать еще пару часов. Но никакие просьбы и уговоры не помогали. Непреклонный в своем твердом намерении ехать дальше уполномоченный требовал собираться в дорогу, чтобы засветло приехать на место.
Когда все расселись, мне выпало место рядом с уполномоченным, и я решил поподробнее расспросить его о жизни сибирских колхозов. Но не тут-то было. Его компетентность ограничивалась рамками восхваления колхозного строя и нежеланием говорить об отрицательных сторонах колхозной жизни. Если он и упоминал о незначительных трудностях, то называл их временными явлениями.
На мой вопрос, как работают деревенские клубы, есть ли в них кружки художественной самодеятельности и часто ли даются концерты, я узнал, что клубы имеются, но из-за отсутствия руководителей заниматься с молодежью некому и поэтому клубные помещения долгое время находятся под замком. Узнав, кто я такой, стал меня агитировать по приезде в колхоз стать избачом, взять на себя руководство просветительной работой.
– Заниматься с молодежью вы сможете по окончании рабочего дня, – закончил он.
Такой оборот дела меня несколько озадачил и, конечно, удивил:
– Если я вас правильно понял, руководство самодеятельностью не освобождает от обязанностей работать по хозяйству?
– Совершенно верно, – энергично поддержал меня уполномоченный, – клубный деятель в деревне должность не оплачиваемая, на общественных началах. Но почет и уважение я гарантирую.
– Ещё один вопрос, если можно. Могу ли я по собственному желанию покинуть колхоз и перейти на другую работу, скажем в леспромхоз, на местное предприятие или в какое-нибудь местное учреждение, где больше платят?
– Ни в коем случае! При данных обстоятельствах вы закрепляетесь за колхозом и покинуть его вы можете только с разрешения общего собрания колхоза, которое вас конечно никогда не отпустит, так как рабочей силы всегда не хватает. Вас может отпустить и местный отдел МГБ, если он считает нужным определить вам другое место жительства.
«Значит навсегда прикрепляюсь к земле, становлюсь подневольным рабом» – мелькнула в голове мысль, и я даже испугался её, решив всеми средствами добиваться изменения своей судьбы.
Но что предпринять, как поступить? Бесполезно было просить содействия уполномоченного. Решил действовать по приезде на место, хотя и понятия не имел, с чего начать и на кого можно рассчитывать в столь непростом деле.
Пока я предавался столь безрадостным мыслям, дорога свернула ближе к Енисею. Вот она, огромная сибирская река, которая до поры до времени прячет свою могучую силу под лед. Проезжаем Казачинские пороги, узкое место реки, очень опасное для судоходства.
В районный центр, село Казачинское, приехали засветло, около двух часов дня. Машины остановились у крыльца одноэтажного деревянного дома, целиком занимаемого местным отделом МГБ. Нас встречали его руководство и председатели близлежащих колхозов.
Уполномоченный показал мне на одетого в овчинный полушубок высокого человека:
– Вот председатель колхоза, с которым вы будете иметь дело.
Как только выгрузились из машины, я подошел к этому человеку.
Передо мной стоял буквально Голиаф, ростом не менее двух метров и нескольких сантиметров. Когда я с ним разговаривал, приходилось все время задирать голову. Правда, утешала одна мысль, сказанная кем-то, что крупные люди, как правило, мягкие по характеру, доброжелательно настроенные и отзывчивые. Это я сразу почувствовал, когда сбивчиво изложил свою просьбу. Обратив внимание на мой небольшой рост и на мою худобу, – за полгода пребывания в тюрьме я страшно исхудал, – он согласился не брать меня в колхоз, а оставить в Казачинске при одном условии: вместо меня в колхоз должен приехать кто-нибудь другой. Председателю важно привезти 25 человек, от этого количества он не может отказаться.
Не возражал против того, чтобы оставить меня в Казачинске, и начальник МГБ. Но возникал сложный вопрос – кого найти вместо меня.
А дальше получилось, как в сказке. В кабинет, где мы уже обсуждали этот вопрос, вошел средних лет мужчина, тоже ссыльный, работник Казачинского леспромхоза, добровольно выразивший желание ехать в колхоз. На вопрос начальника, почему он хочет покинуть Казачинск, тот стал жаловаться, что его притесняют в леспромхозе, плохо к нему относятся, вдобавок квартирная хозяйка потребовала, чтобы он освободил занимаемый им угол, ибо со дня на день она ждет приезда родственников из Красноярска.
Через час четыре машины со ссыльными отправились в дальнейший путь, держа направления на колхозы Казачинского района, а я остался один со своими вещами в совершенно чужом и незнакомом мне месте с двадцатью рублями в кармане, которые у меня сначала отобрали в Таллиннской, а затем возвратили в Красноярской тюрьме.
Начальник МГБ сразу же меня предупредил, что раз я отказался ехать в колхоз, где мне были обеспечены жилье и работа, то в Казачинске никто обо мне беспокоиться не будет, устраивать жизнь придется самостоятельно. Если в течение двух недель я не найду применения своему труду, то буду в принудительном порядке отправлен в колхоз.
(Продолжение следует).
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
https://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
