«Экспертиз не было»: нарвитянин утверждает, что его ложно обвинили в педофилии

Не обвиняли Николая лишь в изнасиловании и прямом сексуальном контакте как таковом, но обвинений в различных развратных действиях, совершенных по отношению к падчерице не только в 2013 году, но и позже, было много.

«Обвинений было много, но из доказательств – только слова приемной дочери да заключение психолога, к которому, опять же, обратились только в 2020 году, то есть после того, как зашла речь о разводе. Мне все это было слушать противно: я относился к ней точно так же, как и к родным детям, и никакого такого «сексуального» интереса она у меня не вызывала», – говорит Николай. Но главное, утверждает он, в том, что никаких доказательств случившегося у суда не было: не было проведено никаких экспертиз – ни приемной дочери, ни его самого.

По его словам, девочку настроила мать, которая хотела побыстрее выселить Николая из квартиры. «Но ведь квартира и так была в собственности жены, зачем же ей было выдумывать про вас такие страшные вещи?» – спрашиваю я. Николай пожимает плечами. «Не знаю, ничего больше в голову не приходит», – отвечает он.

«До сих пор в шоке»

Не может ли он дать телефон бывшей жены, возможно, она согласится дать свой комментарий? Он соглашается, и мы звоним. Голос бывшей жены в трубке звучит устало и расстроенно: «А вы знаете, что процесс закрытый? Если хоть какая-то информация о нас просочится – я подам в суд и на него, и на вашу газету». Уверяю, что этого не случится, а позвонила только потому, что Николай утверждает – он невиновен, а суд ошибся. «Никаких комментариев не будет – и я, и дети до сих пор в шоке, в себя придти не можем», – отрезала женщина. Что ж, вполне естественная реакция.

Однако, по утверждению Николая, его общение с теперь уже бывшей женой и приемной дочерью продолжалось и после того, как было начато уголовное дело, и никакого шока при виде него они не испытывали. Наоборот, общение происходило по их собственной инициативе. «Если бы я вызывал у них страх и отвращение, этого общения легко можно было избежать. Пару раз я подвозил бывшую вместе с приемной дочерью летом из Нарва-Йыэсуу в Нарву, а еще мы вместе ходили покупать для них компьютер», – рассказывает Николай. А год назад произошла трагедия – погибла общая дочка, отравившись в ванной угарным газом. «После этого бывшая попросила меня придти и установить в квартире датчик угарного газа, что я и сделал», – рассказывает мужчина. И добавляет, что по этому факту заведено уголовное дело, в котором он признан потерпевшей стороной: дочка погибла, когда находилась под присмотром бывшей жены.

Экспертиз не было, но они и необязательны

«НГ» обратилась к защитнику Николая, присяжному адвокату Андрею Матвееву, который обжаловал решение суда первой инстанции. Действительно ли в деле не было доказательств? «Нет, с этим не соглашусь. Если речь идет о скрытом преступлении, каким, как правило, и является насилие над ребенком со стороны близкого человека, суд признает доказательством и устные свидетельства ребенка, и других людей. В таком случае «слово против слова» также считается уликой, но важно, как при оценке свидетельских показаний с обеих сторон суд оценивает их достоверность. Я верю своему клиенту и думаю, что он правдиво описал события, но суд думает по-другому. Свое несогласие с выводами уездного суда я изложил в поданной в суд второй инстанции апелляции», – пояснил адвокат.

По его словам, нельзя отрицать, что суд проделал большую работу по анализу представленных доказательств: в судебном решении более 80 листов.

Поскольку подобные судебные процессы, как правило, закрытые, у общества нет представления о том, как именно доказывают вину обвиняемого. Однако разве не являются обязательными судебно-психиатрическая и медицинская экспертизы обеих сторон, и были ли они проведены в данном деле? Как пояснил адвокат, конкретные предъявленные в деле доказательства он обсуждать не может, так как речь идет о закрытом процессе, но такого четкого регламента – что должно быть сделано в обязательном порядке – не существует. Да и сами экспертизы были бы также лишь косвенными доказательствами. Конечно, они не помешали бы. «Но доказывание вины – обязанность прокуратуры, и если экспертиз нет, то это должно толковаться в пользу подсудимого, так как любой недостаток обвинения толкуется в пользу подсудимого».

На что может рассчитывать его подзащитный, который по-прежнему не признает себя виновным в сексуальных домогательствах к приемной дочери? «Я, в любом случае, исхожу из правоты своего клиента. Кроме того, его пояснения вызывают лично у меня доверие, и из моего опыта имущественный вопрос может быть причиной таких проблем, какие возникли у моего клиента, но окончательную оценку позиций сторон даст суд. В любом случае, учитывая отсутствие у моего клиента судимостей, наказание, назначенное ему, слишком жесткое», – пояснил адвокат.

От редакции. В этой истории мы не пытаемся дать оценку работе суда, и уж тем более – сами выполнять его работу, решая, кто прав, кто виноват. Однако вполне естественное нетерпимое отношение общества к педофилии, большие сроки и пожизненное клеймо, которое получают люди, совершившие насилие над детьми, заставляют задуматься и об обратной стороне медали. А именно, о том, как собираются доказательства этих страшных преступлений и не должен ли этот процесс быть более четким и прозрачным для общества, чтобы не возникало сомнений по поводу возможной судебной ошибки.