Из тюрьмы в лагерь
За воротами нырнули в холодную кромешную тьму. Мороз усиливается – не менее 20 градусов ниже нуля, к ночи температура ещё более упадет. Поворачиваюсь назад – ничего не видно, тюрьма исчезла, потонула в вечерней мгле. В сердце осталось горькое воспоминание о первых терзаниях полугодового заключения. Что ждет дальше, не станет ли еще хуже, трагичнее?..
Ноги передвигаются с большим трудом. От продолжительного недоедания слабость дает себя знать, нет сил тащить себя самого, а тут еще вещи, хоть их и немного, но все же оттягивают обессиленные руки. Впереди ковыляет, опираясь на палку, генерал Тырванд. Идет налегке. Его огромные тюки с вещами несут два молодых эстонца.
Сплошной цепью идут рядом с нами вооруженные конвоиры и чуть ли не у каждого на привязи огромная овчарка, готовая по первому сигналу своего хозяина наброситься на нас и разорвать. Конвоиры ласково похлопывают своих псов, называя их по имени, успокаивая их крутой нрав, и тут же в наш адрес посылают трехэтажный мат за то, что наши больные не в состоянии быстро двигаться, постоянно отстают и задерживают всю колонну.
– А ну, прибалтийские бароны, – кричит ретивый конвоир, – пошевеливайтесь, подтягивайтесь. Вспомните, как вы подгоняли своих батраков. Теперь сами попробуйте почем фунт лиха. Давай, давай, прибавь шагу!
Подошли к длинному составу вагонов-теплушек, каждый из которых рассчитан на 40 человек. По команде «Грузиться» стали забираться в вагоны. Труднее всех приходилось больным и немощным. В отсутствии платформы им приходилось напрягать все силы, чтобы дотянуться до высоко распложенных дверей вагонов. Им помогали здоровые. Конвоиры же подгоняли, покрикивая: «Быстрей, быстрей, поворачивайся!»…
Внутри стены вагонов покрыты сплошным слоем инея. Мы попали, словно в ледник. Насквозь промерзшие нары покрыты ледяной коркой. Окошко забито деревянными досками, переплетенными колючей проволокой. Посреди вагона буржуйка с длинным рукавом-трубой. Тут же приготовлен уголь и растопка. Пока не заняли места на нарах, никто не хотел растапливать печку. Их отвоевывали с боем. Потерявшие человеческое достоинство и порядочность несколько молодых эстонцев силой занимали места поближе к печке. Наконец все успокоились, кое-как разместились. Нашлись желающие лежать на полу рядом с печкой. Мне достался угол, покрытый толстым слоем льда.
Затопили печку. От угля печь быстро раскалилась, отводящая труба покраснела. Как только по вагону разошлось тепло, началось таяние снега и льда. Как в хороший дождь, с потолка потекла вода. От неё не знали, куда спрятаться, промокали насквозь. Поочередно, по нескольку человек подходили к печке сушить одежду. Вещи развесили на нарах. Всю ночь никто не смог уснуть. Лечь на нары не представлялось возможным, пока на них не растает лед и снег. Только под утро, усталые и невыспавшиеся, угнездились на не успевших высохнуть досках и забылись тяжелым сном.
В направлении Вятлага
Из Кирова эшелон мчится в направлении узлового центра области – станции Яр. Сворачиваем на северо-восток, в район расположения крупных лесных массивов, разрабатываемых заключенными Вятских исправительно-трудовых лагерей.
Резко ухудшилось здоровье Ивана Ивановича Иванова, жителя деревни Кондуши из Принаровья. Будучи крупным мужчиной, о котором говорили «косая сажень в плечах», он превратился в скелет, лежал на полу у печки не в состоянии подняться. Иванов умирал на наших глазах, и мы ничем не могли ему помочь. В ночь на 28 декабря его не стало. Мы не знали, что предпринимать с телом покойного, поезд нигде не останавливался. Стучать в дверь и вызывать охрану было бесполезно. При первой же остановке стали яростно стучать в дверь и кричать, вызывая охрану. Подошедшим конвоирам объяснили, что у нас покойник. Открыли дверь, и мы осторожно спустили тело на снежную насыпь, рядом положили его вещи.
– Не суждено тебе, дорогой Иван Иванович, вернуться в родную семью, которую ты так беззаветно любил, – сказал я в последнем слове, стоя у открытой двери вагона, где сгрудились все, – обещаем: первый из нас, который вернется домой, сообщит семье, где и как ты закончил свой жизненный путь. Мир праху твоему!
Защемили наши сердца, когда с резким скрипом задвинулась тяжелая дверь вагона. Каждый оставался с тяжелыми думами о таких еще необычных похоронах товарища по несчастью…
Поезд двинулся, унося нас все дальше и дальше от родных мест. С интервалом 7-10 километров проскакивали вятлаговские маленькие станции. В отдалении вырисовывались запорошенные снегом лагерные пункты, огороженные невысокими заборами из колючей проволоки. Везде вышки, однотипные дома-бараки, в которых живут заключенные, одноэтажные деревянные строения, бревенчатые и засыпные, строены из своего, вятлаговского леса. Он кругом, на сотни километров, основа жизни лагерей, кормилец заключенных и вольнонаемного состава служащих.
Первый лагерный пункт на станции Верхне-Камской служил одновременно и этапно-распределительным пунктом, определявшим, куда направлять прибывших, которые собственными руками возводили лагерные подразделения, строили бараки, хозяйственные постройки, прокладывали железнодорожные пути. Сами валили лес и из сырых бревен клали стены.
Эшелон направляется на первую подкомандировку 7-го лагпункта. Нам предстоит проехать еще 50-60 километров вглубь тайги. Позади второй лагпункт – местопребывание заключенных-инвалидов. И они обязаны трудиться на более легких работах. Освобожденные от лесоповала, они заняты пошивом и ремонтом белья, верхней одежды, в сапожных и бондарных мастерских. На период посевной способные трудиться на полях направляются на сельскохозяйственные работы.
Давно вырублен лес вокруг третьего лагпункта. Заключенные работают на целлюлозно-бумажном комбинате, корпуса которого расположены на берегу реки Малая Созим. По ней в летнюю пору к комбинату сплавляется лес.
Название санитарного городка получил четвертый лагпункт. Сюда на излечение с эпидемическими и сложными заболеваниями направляются заключенные со всего Вятлага. В сангородке прилично оборудованные кабинеты, рентген, большая аптека. Врачебный персонал составляют заключенные. В пору моего пребывания в Вятлаге на четвертом лагпункте отбывала сроки группа врачей кремлевской больницы, обвиненных в отравлении Максима Горького.
Кормили больных не лучшим образом. По сравнению с работягами они получали значительно меньшую пайку хлеба, скудный приварок без премблюда (премиальное блюдо, которое выдавалось работникам, вырабатывавшим более 100% от нормы). Лишь тяжелобольные получали иногда кашу, сваренную на молоке.
Соцгородок, что в километре от станции Лесная, столица Вятлага. Здесь сконцентрированы все центральные лагерные учреждения, культурно-просветительные организации. Все дома построены из дерева.
А мы продолжаем свой путь. В стороне остался едва различимый вдали пятый лагпункт, самый большой из всех лагерных подразделений, где лучше кормили и бытовые условия были несравнимы с существовавшими на более отдаленных от центра лагпунктах. Доходяг, блатных и уркачей здесь старались не держать, отправляя подальше от глаз начальства. Вполне естественным было стремление приличных по поведению и примерных в работе попасть на пятый лагпункт. Приезжавшим из Москвы комиссиям в первую очередь показывали пятый лагпункт, водили по баракам, в которых соблюдалась образцовая чистота, приглашали в большой клуб-столовую, знакомили с работой библиотеки.
По мере продвижения на север ширятся лесные массивы. Во все стороны раскинулся сплошной лес, – место работы заключенных. Над тайгой поднимаются струйки светлого дыма, свидетельствующие о том, что в лесной чаще с утра до вечера копошатся люди, обязанные по необходимости годами работать в поте лица, чтобы обеспечить себя пайкой хлеба с баландой из мороженой капусты и черпаком ячневой каши, иногда заправленной чайной ложечкой вонючего постного масла.
Слева остался шестой лагпункт. Не проехали и двух километров, как на противоположной стороне железнодорожного полотна вытянулись нитки колючей проволоки с вышками. Внутри отгороженной зоны два барака с окнами, заделанными решетками, двери с железными засовами. Чуть дальше небольшой домик, в котором кухня, хлеборезка, каптерка.
– Смотрите, кажется, штрафной лагпункт, – раздался чей-то голос с верхних нар.
– Тюрьма в тюрьме, – кратко резюмировал Горшков и рассказал нам, что собой представляет штрафное обиталище для тех, кто осмелился нарушить лагерный режим, пытался бежать и был пойман, позволил себе грубо разговаривать с начальством. Срок пребывания в штрафном лагпункте, в зависимости от тяжести проступка, может быть от двух недель до шести месяцев.
Последняя остановка эшелона в глухом лесу. Почти одновременно открываются двери всех вагонов. Эхом откликаются в лесу команды охранников:
– Из вагонов выходить! Быстрее! Построение возле своих вагонов! Стройся!
Прыгаем и чуть ли не по пояс проваливаемся в глубокий снег. Ступить некуда, ноги везде проваливаются. Пробуем уминать снег, ничего не получается. Стоит сделать шаг в сторону, моментально утопаешь в снегу.
Мороз градусов под тридцать. Чтобы хоть как-то уберечься от мороза, повязываем лица шарфами, полотенцами, а руки обматываем портянками. Охрана расставляет больных среди здоровых, чтобы те помогали им идти. После уже знакомой «молитвы» с предупреждением не выходить из строя, иначе будет применено оружие, огромная колонна медленно тронулась в путь, сама себе, прокладывая дорогу в снежной целине.
Продолжение следует
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
http://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
