«Нарвская газета» пообщалась с репетитором, помогающим нарвским учителям подготовиться к экзамену на С1. Она рассказала, что с этим экзаменом не так, что вообще мешает педагогам успешно учиться. Рассказала и о своем взгляде на полный переход на преподавание на эстонском, а точнее – об альтернативе ему. Но, правда, попросила не называть ее имя и фамилию.
Потом будет еще сложнее
219 нарвских учителей-предметников, преподающих в 5-9 классах, могут остаться без работы, если в ближайшие два месяца не сдадут эстонский на категорию B2. Совершенно непонятно до сих пор, кто их заменит, кто будет учить нарвских детей уже с 1 сентября. Ясно, что на замену стольких новых профессионалов не найдут и близко, но за этим неумолимо приближающимся кризисом многие пока не замечают следующего, возможно, еще более острого.
С B2 можно будет пока преподавать на русском языке в основной школе, а также во вторых и третьих классах, но уже через год переход на обучение на эстонском коснется и пятых классов, а соответственно от работающих с ними учителей-предметников потребуют С1. Для кого-то этот критический момент, «высшая категория или увольнение», наступит еще годом позже, в 2026-м, для кого-то – в 2027-м, но, несомненно, С1 к крайнему сроку будет недоставать великому множеству учителей.
Прежде всего, потому, что, как считается, для уверенной подготовки с В2 до С1 необходимы два года, то есть этот шаг в два раза значительнее, чем те, которые люди делают между предыдущими категориями. Но еще и потому, что очень и очень многим сначала придется восстанавливать реальные знания по B2, а главное – даже самая прекрасная подготовка к экзамену по С1 ничего не гарантирует. Для успеха необходим хороший уровень общих знаний, умение вести разговор на очень небанальные, неожиданные темы, а некоторые экзаменационные задания вызывают недоумение даже у профессионалов.
Учителя на курсах стесняются друг друга
Мы пообщались с профессиональным преподавателем эстонского, которая сейчас как репетитор помогает многим нарвским школьным учителям подготовиться к экзамену на С1. Ее основное место работы – в публичном секторе, в государственном учреждении, но не только поэтому мы не раскрываем ее реального имени. Это как раз минимальная проблема, решаемая, говорит наша собеседница, прежде всего, желающая избежать ситуации, когда конкретные нарвские педагоги будут переживать, что она рассказывает именно о них, волноваться по поводу того, что кто-то еще сможет понять, о ком именно идет речь.
Поэтому дадим нашей героине случайное имя – Елена.
«Это очень болезненный и важный момент во всей этой теме – то, как педагоги себя чувствуют, оказавшись в сложнейшей ситуации, когда могут лишиться работы, не справившись с учебой, то есть тем, чем они занимаются профессионально с другой стороны учительского стола, – говорит Елена. – Сейчас они в роли учеников, когда плохая итоговая оценка будет означать увольнение. Одна из самых распространенных и проблемных ситуаций – когда учителя на курсах массово не могут начать говорить, стесняются ошибок, боятся показать свою слабость коллегам, не хотят выглядеть как плохо справляющиеся с учебой ученики».
«Экзамен на С1 не должен быть лотереей»
Елена помогает подготовиться к экзамену на С1 тем учителям, у кого пока B2, а также тем, кто, имея С1, не смог подтвердить соответствие реальных знаний имеющейся высшей категории в ходе проверки работников школ Языковым департаментом.
«Здравомыслящие люди понимают, что работать с детьми – это призвание, и оно не зависит от того, удалось ли вам сдать на С1 или нет.
Говоря о специфике экзамена на С1, об особенностях проверки соответствия ей, Елена указывает на системную проблему – на то, что от людей ждут порой очень специфических знаний, то есть того уровня общей эрудированности, продвинутости, которым, разумеется, не может похвастаться и каждый эстонец.
«В случае школьных проверок, проверок детсадов эта проблема особенно ярко проявляется, – рассуждает Елена. – Идя на контроль знаний, учителя ждут разговора на общие, сравнительно заурядные темы, а более детального погружения – в то, что касается их предмета, темы образования в целом. На практике их зачастую ждут очень неприятные сюрпризы. Например, на одной проверке учителей им предложили прослушать очень специфический текст историка Яака Юска о рождении столичного района Тонди, с кучей дат, названий полков, казарм, когда-то там находившихся, с обилием той лексики, которой владеет далеко не каждый носитель языка. Это один из примеров, но их множество. Зачем требовать от тех же педагогов детсадов того, что они не имели шансов выучить даже в том случае, если годами работали в среде говорящих по-эстонски коллег, что, конечно, само по себе исключительная редкость в случае Нарвы. Этот вопрос поднимался, например, на встрече с министром образования, но у Кристины Каллас на все подобное один ответ: думайте не только об учителях, а, прежде всего, о детях. Так все о них в первую очередь и думают, то есть о том, кто их будет учить, когда уволить могут даже тех, кто в целом неплохо говорит по-эстонски, может преподавать».
По ее словам, продвигающие реформу ответственные лица отстаивают точку зрения, что общий план у нее хороший, детали продуманы, что в целом все хорошо идет с языковыми требованиями, что ничего менять не надо вообще, часто призывают недовольных чем-то скептиков просто поменять настрой на более позитивный.
«Это звучит как полное непонимание происходящего, реального положения вещей, вызывает раздражение людей, разочарование», – говорит Елена, отмечая, что многие учителя просто опускают руки, устав от бесконечных попыток добиться того, чего добиться не получается, несмотря на титанические усилия.
«Надо, пока не поздно, сделать экзамен на С1 более соответствующим реальным задачам в случае учителей школ и детсадов, сделать его в целом более гибким, подходящим представителям разных профессий. Я сама работаю в говорящем преимущественно на эстонском коллективе, давно чувствую себя в общении с носителями языка очень уверенно, но не могу сказать, что мой эстонский всесторонне развивается только благодаря этому. Работу над изучением чего-то нового проделываю сама, интересуясь предметом, но это бесконечный процесс. Нельзя требовать буквально всего от человека сразу», – рассуждает Елена.
«Английский нарвитянам дается гораздо легче»
Она сетует на то, что, несмотря на все уверения, для нормального, успешного изучения учителями эстонского по-прежнему очень многого не хватает – менторов из эстонских школ, дискуссионных клубов и так далее, и так далее.
«По факту мы имеем то, что люди, самостоятельно изучающие английский в Эстонии, могут добиться куда как больше, чем те, кто учит эстонский. Учат английский быстро, говорят, развивают. Я вижу коренную проблему в самом отношении к языковому вопросу в Эстонии, когда от людей требуют неадекватно много, очень категорично, для мотивации предпочитая не «пряник», а «кнут». Многие дети, учителя от этого находятся в бесконечном стрессе, эстонский язык воспринимают как наказание, а не возможность, и только поэтому не могут его развивать достаточно успешно», – говорит Елена.
Она отмечает, что сдавшие экзамен на какую-либо категорию, часто быстро теряют полученные на курсах знания и умения.
«Это бывает даже странно, как стремительно падает уровень владения эстонским, когда он не поддерживается постоянно. Часто то, как человек проявляет себя в эстонском, зависит от настроения, то есть буквально на следующий день после экзамена или за день до него человек может демонстрировать принципиально лучшие результаты. К сожалению, сейчас экзамены – это на практике во многих случаях лотерея, когда совпасть должны и настрой, и задания», – говорит Елена.
Примечательно, что вопреки расхожему мнению, согласно которому те учителя, которым до пенсии осталось сравнительно немного, почти все смирились с грядущим увольнением и не пытаются спасти рабочее место, Елена говорит, что к ней обращаются за языковой поддержкой педагоги всех возрастов.
Если не полный переход, то что?
Вообще, наша героиня признается, что у нее осталось совсем мало надежд на то, что ответственные лица будут как-то прислушиваться к специалистам, учительскому сообществу, родителям, продвигая реформу.
«Такие настроения сейчас у очень многих. Люди уже устали повторять одно и то же из раза в раз, не видя хоть каких-то позитивных изменений, пересмотра планов в деталях, – говорит Елена. – Сейчас, прежде всего, очень хочется поддержать русскоязычных учителей, которым, несомненно, было и есть, что дать ученикам на их родном языке. Таким учителям хочется выразить признание за их профессиональные и человеческие качества, за то, что они передали своим ученикам прекрасные предметные знания. Хочется сказать им, что дети и родители вас ценят. Здравомыслящие люди понимают, что работать с детьми – это призвание, и оно не зависит от того, удалось ли вам сдать на С1 или нет».
Сейчас нет особого смысла говорить об альтернативных полному переходу на эстонский язык обучения решениях, но Елена считает, что, по меньшей мере, в обозримом будущем следовало бы продолжать уже прекрасно показавшие себя практики.
«Я бы увеличила количество классов языкового погружения в школах и групп языкового погружения в садиках, организовывала бы все больше внеклассной деятельности на эстонском и дала бы учителям-предметникам доработать, если их дети показывают отличные результаты на олимпиадах», – рассуждает наша героиня, сама закончившая русскоязычную школу.
Нарве отказали в праве учить особых детей на русском
Правительство между тем отклонило ходатайство Нарвского городского собрания о разрешении обучать детей с особыми потребностями на русском языке в специальных классах муниципальных школ и спецгруппах детсадов.
Руководители республики руководствовались тем соображением, что разрешать всем разом не переходить на эстонский согласно плану реформы, сделать временную отсрочку целым классам и группам было бы неправильно, а надо разбирать каждый случай индивидуально. Смотреть, какой конкретный ребенок способен учиться на эстонском, а какой – нет.
Каким будет порядок подачи ходатайство об индивидуальных послаблениях, как будет разбираться каждый отдельный случай, неизвестно. Вице-мэр по вопросам образования Мессурме Писарева говорит, что эта тема еще будет обсуждаться всеми заинтересованными сторонами, а пока сказать определенно ничего нельзя. Успеют ли разобраться с этим вопросом к 1 сентября? Это был риторический вопрос.
