Дорогие друзья!
Продолжаем публикацию фрагментов из книги Сергея Исакова, известного ученого, профессора Тартуского университета (8.10.1931 –
11.01.2013), нашего земляка, «Очерки истории русской культуры в Эстонии».
Фрагменты книги, которые публикуются в нашей газете, напрямую касаются Нарвы. Уверены, что, читая их, вы узнаете о нашем городе еще больше и даже сделаете для себя открытия.
Благодарим родственников Сергея Геннадиевича за предоставленную возможность. Книга выпущена издательством Aleksandra, Таллинн 2005.
(Начало здесь)
Успех первых двух концертов Шаляпина вызвал необходимость в третьем, заранее незапланированном. Шаляпин настоял на том, чтобы билеты на 20-60 марок третий концерт были дешевыми и, следовательно, доступными малоимущим людям, которые не смогли побывать на первых концертах из-за дороговизны билетов. Более того, импресарио Шаляпина обратился в Центральный совет профсоюзов Эстонии с предложением взять на себя распространение билетов среди рабочих, но совет, по не совсем ясным для нас причинам, отказал. Все же свободная продажа дешевых билетов на последний концерт Шаляпина специально была предусмотрена вечером 14 мая, чтобы занятые днем на работе люди могли их приобрести. До 5 часов вечера заказы билетов принимались от представителей школ и профсоюзов.
Шаляпин был приглашен для выступлений и в Тарту, но «Ванемуйне» не удалось добиться разрешения на концерт. Известия о гастролях Шаляпина в Эстонии дали надежду заграничным антрепренерам, что он сможет выехать и в другие страны. Последовали адресованные в Таллинн приглашения певцу на гастроли в Стокгольм и Хельсинки, но Шаляпин вынужден был ответить, что его ждут в России.
Были и другие знаки внимания. Об одном из них вспоминал Шаляпин в своих мемуарах. «Эстонский министр иностранных дел господин Бирк любезно пригласил меня на другой день (после первого концерта – С.И.) поужинать с ним в клубе. По соображениям этикета он счел необходимым пригласить и советского посланника, некоего Гуковского. Я был приятно взволнован предстоящей мне возможностью увидеть давно не виданное мною свободное и непринужденное собрание людей членов клуба, как я надеялся. Но меня ждало разочарование: ужин был нам сервирован в наглухо закрытом кабинете. Правильно или нет, но я почувствовал, что министр иностранных дел Эстонии не очень-то был расположен показаться публике в обществе советского посланника…». Но дело было, по-видимому, не только в этом. Дело еще и в том, что, несмотря на вполне успешные выступления Шаляпина и на очень теплый прием его слушателями, антишаляпинская кампания в печати не прекращалась.
Все авторы публикаций сталкивались с одной сложностью: им надо было дать ответ на простой вопрос: если Шаляпин так плох, то почему его концерты в Таллинне прошли со столь огромным успехом? Ответ чаще всего давался такой: концертный зал был наполнен специфической публикой – это были нувориши, выскочки, парвеню, люди, далекие от искусства, которые пришли посмотреть на знаменитость, да еще русские и евреи, загипнотизированные былой славой певца.
Шаляпин, по всей вероятности, покинул Таллинн 18 мая, по крайней мере, сообщения о его отъезде появились в газетах 19 мая. На страницах газет шла речь и о том, что Шаляпин вначале намеревался остаться в Эстонии на лето, но из этого ничего не вышло. Пришлось довольствоваться другим: «Большая радость ждала мою семью, когда я приволок с вокзала здоровый ящик со всякой снедью. На некоторое время мы перестали пить морковный чай, который изготовлялся на кухне нашими дамами. С радостью идолопоклонников они теперь месили тесто из белой муки и пекли лепешки». Поездка на гастроли в Эстонию сыграла важную роль в дальнейшей судьбе Шаляпина. В этом он сам признавался в воспоминаниях.
«Возвращаясь в Петербург, я в пути подводил итог моим ревельским впечатлениям:
1. Жизнь за границей куда лучше нашей, вопреки тому, что нам внушали в Москве и Петербурге.
2. Советы не в очень большом почете у иностранцев.
3. Меня считают большевиком по злостным сплетням и потому, что приехал из России, где живу и продолжаю жить под большевистским режимом.
4. Песни мои все-таки приняты были хорошо.
Если я вырвусь в Европу, работать и жить я смогу… После поездки в Ревель, возбудившей во мне смутные надежды на лучшее будущее, я стал чувствовать себя гораздо бодрее…».
Шаляпину удалось осуществить свои окрепшие после поездки в Эстонию намерения «вырваться в Европу» в 1922 г. Но еще до этого, в марте того же 1922 г., импресарио Шаляпина вновь вел с правлением «Эстонии» переговоры относительно выступления певца в Таллинне «в течение сезона». Однако гастроли не состоялись.
29 июня 1922 г. Шаляпин на германском пассажирском пароходе «Обербюргермейстер Хаккен» отправился из Петрограда за границу для лечения, отдыха и выступлений. В 6 часов утра 30 июня пароход, не заходя в гавань, стал на таллиннском рейде, «во втором часу дня снялся с якоря и вышел в море». Никаких известий о пребывании Шаляпина на пароходе в местной, таллиннской, прессе не появилось. Сохранились сведения, что Шаляпин в Таллинне встречался с дочерью Мариной, окончившей курс лечения в Финляндии и приехавшей для встречи с отцом в столицу Эстонской Республики. Это возможно: между пароходом и гаванью курсировали шлюпки.
В Советскую Россию Шаляпин уже больше не вернулся…
Певцу еще раз удалось побывать в здешних краях, но, как и в 1922 г., опять же не на эстонской земле, а так сказать, в эстонском морском пространстве. В ноябре 1935 г. Шаляпин на пароходе «Нордланд» отправился из германского города Штеттина в Хельсинки. Пароход по пути 18 ноября на полтора часа остановился на таллиннском рейде, пассажиры не сходили на берег. Корреспондент эстонской газеты «Vaba Maa», прослышавший о том, что на пароходе находится Шаляпин, решил взять у него интервью. Великий певец приветливо встретил журналиста, пригласил его к себе в каюту. Интервью Шаляпина в «Vaba Mаа» никогда не публиковалось на русском языке, хотя оно представляет немалый интерес. Предлагаем его читателям с небольшими сокращениями.
«Годы отразились на его лице, но не оставили разрушительных следов. Напротив, появившиеся морщины облагораживают его, в них отражается примиренность с собой и с миром, серые глаза излучают жизнерадостность и силу. «Направляемся с импресарио из теплых краев в холодные, из Югославии, Вены и Германии — в Югославию и Скандинавию, – объясняет Шаляпин. – Как-то душа радуется, когда прибываешь в эти страны. Родной воздух, которым мы, русские, дышали долгие годы, струится тебе навстречу. Был в Таллинне после революции, отлично помню: у вас тут очень хороший зал. От тех дней у меня остались прекрасные воспоминания». Мы интересуемся, как идут дела у Шаляпина и вообще у русских мастеров искусства за рубежом. «Мои дела в зарубежье идут, как никогда, хорошо», – разъясняет Шаляпин. Везде в Европе да и в других частях света к русским мастерам искусства относятся с большой доброжелательностью, в свою очередь и русские мастера со своей стороны стремятся сделать все, чтобы привлечь к себе внимание и заслужить это внимание. Старая русская театральная школа многое дала нашим мастерам, она доминирует и сейчас».
Далее Шаляпин рассказывает о своем доме, при этом в его голосе звучат грустные нотки. «У меня его по-настоящему и нет. С того времени, как покинул Россию, я все время должен был быть в разъездах, в постоянных скитаниях. В России у меня были свои театры – императорские, в Петербурге и Москве. Таких театров у меня сейчас нет. Странствую по свету, хотя основным местом пребывания считаю Париж: там живет моя семья. В промежутке моим новым домом были Соединенные Штаты Америки, где я жил в Нью-Йорке и в Чикаго. В Советской России я не был уже 14 лет и не имею права судить о ней. Не могу сказать, хорошо ли там, где нет Бога и семьи и где господствуют только серп и молот – работа. Однако слышал, что театры живут там хорошо. Часто слушаю театральные передачи из Советской России по радио, и не могу сказать о них ничего плохого».
Шаляпин опять обращается к своему дому. «Напишем письма домой,- говорит он своему импресарио. – Сделаем это из Таллинна, чтобы доставить удовольствие Лизе. Она — эстонка. Лиза живет у нас уже 14 лет и стала как бы членом нашего семейства. Я взял ее нянькой к дочери четырнадцать лет тому назад в Петербурге, так она и осталась с нами». Фамилию Лизы Шаляпин, однако, забыл.
Шаляпин обещает обязательно приехать в Таллинн еще раз, только не знает, когда это может случиться. «Я уже 45 лет работаю в театре, может быть, дотяну до 50-летнего юбилея. После этого начну ловить рыбу. Тогда, может быть, приеду жить куда-нибудь сюда, где в дни старости буду дышать родным запахом дома, где зимой был бы свежий и бодрящий белый снег и хорошая русская баня. Последней мне так недостает в Западной Европе».
Вновь обращаясь к 50-летнему юбилею своей сценической деятельности, Шаляпин замечает, что где будет отмечать юбилей, он не знает. «У меня ведь нет родины; может быть, юбилей смогу отметить в Париже или в Лондоне. Французы очень меня любят. Однако на русском языке для своего народа я петь не имею возможности. Рад, что могу это делать для иностранцев. Хотя 90 процентов моих слушателей не знает ни слова по-русски, все же они меня понимают, и поэтому я до сих пор «приемлем» для иностранцев».
Федор Иванович Шаляпин позволяет себе и пошутить. Он приглашает нас на свой 100-летний юбилей, который намеревается провести в Петербурге.
Покидаем корабль после многократных крепких рукопожатий почти что хорошими друзьями».
(Продолжение следует.)
